– Мы оба были созданы в один и тот же момент времени 11 октября 2035 года, – отмел он мои аргументы. – Тот факт, что наши линии времени пересеклись из-за твоего ошибочного, опрометчивого решения, никак не проливает свет на то, кто из нас является более реальным по сравнению с другим. Вопрос не в том, кто является реальным Джадом Эллиотом, но как нам жить, чтобы не становиться на пути друг у друга.

– Нам нужно разработать очень плотно подогнанный график, – сказал я.

– Один из нас работает курьером, в то время как другой скрывается где-то вверху по линии. И никогда двое из нас не появляются в одном и том же времени, независимо от того, вверху или внизу по линии. Но как…

– Вот, я придумал, – произнес он. – Начинаем жить, приняв за базис нынешнее время 1105 года, так, как это сделал Метаксас, только для нас существование вверху по линии будет непрерывным. Всегда один из нас будет «приколот» к нынешнему времени начала двенадцатого столетия под именем Георгия Маркезиниса и будет жить на вилле Метаксаса. Другой же будет работать в качестве курьера и жить, соблюдая цикл «маршрут – отпуск»… -…проводя свой отпуск где угодно, но принимая в качестве начала отсчета базисный 1105 год.

– Верно. И по завершении каждого такого цикла он возвращается на виллу и живет под именем Маркезиниса, зато теперь первый отправляется вниз по линии выполнять обязанности курьера…

– И, если точно скоординировать все эти наши действия, то нет никаких причин, по которым патруль вообще может нами заинтересоваться.

– Великолепно!

– И тот, который будет жить под именем Маркезиниса, – закончил я, сможет все свое свободное время проводить, занимаясь любовью с Пульхерией, а она никогда даже и не узнает, что мы у нее бываем поочередно.

– Если Пульхерия снова стала тою же, что и была, – согласился я.

Эта мысль сразу же отрезвила нас. Весь этот наш, такой хитроумный, план поочередно менять свое обличье, мог остаться всего лишь пустым сотрясением воздуха, если нам не удастся раскрутиться с той путаницей, которую заварил Зауэрабенд.

Я проверил время.

– Возвращайся в 1105 год и помоги Сэму и Метаксасу, – сказал я. – Шунтируйся сюда снова к половине четверного ночи.

– Хорошо, – сказал он и отбыл вверх по линии.

58

Вернулся он своевременно, все в нем выражало брезгливость и отвращение, которые ему, очевидно, пришлось испытать наверху.

– Мы все тебя дожидаемся 9 августа 1100 года, – сказал он, – у земляного вала на берегу в районе Блачерны, примерно в сотне метров справа от первых ворот.

– А в чем, собственно, дело?

– Ступай и посмотри сам. Меня всего выворачивает наизнанку от одной только мысли об этом. Ступай и сделай то, что должно быть сделано, и тогда с этим умопомешательством будет покончено. Шунтируйся и присоединяйся к нам.

– В какое время дня? – спросил я.

Он задумался на мгновение.

– Два часа пополудни.

Я вышел из постоялого двора, прошел к земляному валу, произвел тщательную настройку своего таймера и совершил прыжок. Переход из тьмы поздней ночи в полуденную яркость на какое-то мгновенье ослепил меня; когда я перестал жмуриться, то обнаружил, что стою прямо перед угрюмолицей троицей, состоявшей из Сэма, Метаксаса и Джада-2.

– Господи, – взмолился я, – да ведь мы совершили еще одно удвоение!

– На сей раз это всего лишь парадокс темпорального накопления, произнес мой альтер-эго. – Ничего серьезного.

Мой ум был как в дурмане, и я был совершенно не в состоянии подвергнуть его замечание строгому логическому анализу. Единственное, на что у меня хватало ума, это спросить:

– Если мы оба здесь, то кто же тогда присматривает за нашими туристами внизу, в 1204 году?

– Идиот, – свирепым тоном прорычал Джад-2, – когда же ты все-таки научишься мыслить четырехмерно! Как это ты умудряешься быть таким тупым, если ты во всем должен быть тождественен мне? Послушай, я скакнул сюда из одной точки той ночи в 1204 году, а ты из другой, отстоящей от нее на пятнадцать минут. Когда мы станем возвращаться, каждый из нас отправится к соответствующей стартовой позиции, чтобы не нарушать последовательности событий. Я должен прибыть туда в полчетвертого, а ты – без четверти четыре, но это совсем не означает, что там сейчас нет никого из нас. Или что мы все там одновременно.

Я внимательно огляделся вокруг. И увидел по меньшей мере пять групп, состоявших из Метаксаса, Сэма и меня, расположившихся широкой дугой вблизи стены. Очевидно, все они очень тщательно контролировали именно этот временной отрезок, то и дело совершая повторные шунты на короткую временную дистанцию для того, чтобы с наибольшей достоверностью воссоздать последовательность событий, а благодаря воздействию парадокса аккумуляции нас здесь оказалось уже великое множество.

– Но пусть даже и так, – произнес я, все еще соображая с трудом, мне почему-то кажется, что я все равно не в состоянии постичь линейную цепь…

– Да подавись ты этой своей линейной цепью! – взъярился на меня другой Джад. – Ты лучше погляди-ка вон туда! Туда, в сторону ворот!

Он показал жестом, куда смотреть.

Я взглянул в указанном им направлении.

И увидел седоволосую женщину в простом одеянии. Я сразу же признал в ней несколько более молодую «версию» той женщины, которая, как мне помнится, сопровождала Пульхерию Дукас в лавке в тот памятный день, казавшийся мне таким далеким, и отстоявшим сейчас на пять лет вниз по линии. Дуэнья стояла, опираясь о стену, и сама с собою разговаривала, радостно и глупо улыбаясь. Глаза ее были закрыты.

Неподалеку от нее я увидел девочку лет двенадцати, которая могла быть только более молодой Пульхерией. Сходство исключало малейшую ошибку. У девочки были еще детские, неоформившиеся до конца черты лица и контуры тела, и груди ее под туникой были еще всего лишь плавными выпуклостями, но во всем уже проступали те изначальные качества, из которых должна была складываться красота зрелой Пульхерии.

А рядом с девушкой стоял Конрад Зауэрабенд в одежде византийского простолюдина.

Зауэрабенд что-то нашептывал девочке на ухо воркующим тоном. Он тряс перед ее лицом небольшой безделушкой из двадцать первого столетия, то ли гироскопическим кулончиком, то ли чем-то еще в таком же духе. Вторая его рука уже шарила у нее под туникой и было отчетливо видно, что пальцы его подбирались к бедрам девочки. Пульхерия хмурилась, однако пока еще не делала никаких движений, чтобы высвободиться. Она, казалось, не очень-то понимала, что затеял Зауэрабенд, но была явно очарована игрушкой и, пожалуй, не очень-то возражала против шаловливой руки хозяина безделушки.

– Он живет в Константинополе чуть меньше года, – объяснил мне Метаксас, – и частенько снует в 2059 год, чтобы сбыть контрабандное добро.

Он уже давно каждый день появляется у стены, подсматривая, как маленькая девочка и ее дуэнья выходят на послеполуденную прогулку. Девочка – Пульхерия Ботаниатис, а вот этот дворец на возвышенности – дворец Ботаниатисов. Зауэрабенд пришел сюда примерно полчаса назад и дал дуэнье пузырек, в результате чего она так воспарила, что никак не может прийти в себя. Затем он подсел к девочке и начал с нею заигрывать. Он в самом деле большой мастак в обхождении с маленькими девочками.

– Это его хобби, – заметил я.

– Глядите, что будет дальше, – сказал Метаксас.

Зауэрабенд и Пульхерия поднялись и пошли к воротам в стене. Мы притаились в тени, чтобы оставаться и дальше незамеченными. Большинство наших двойников, порожденных парадоксами, исчезли, по-видимому, шунтировавшись на свои позиции вдоль линии, чтобы зафиксировать, как будут разворачиваться события дальше. Мы видели, как тучный мужчина и прелестная девчушка прошли через ворота в поля, которые простирались сразу же за пределами города.

Я двинулся было вслед за ними.

– Подожди, сказал Сэм. – Смотри, кто еще появился на сцене – старший брат Пульхерии, Андроник.